— А, — медленно сказала Дьюи. — Семья. — Вообще-то Гордоны не были её семьёй. У неё не было семьи с тех пор, как она получила армейскую телеграмму про папу и про несчастный случай. Но они были славные. Миссис Гордон даже подтыкала ей вечерами одеяло, когда не задерживалась допоздна в лаборатории.

— Неужели ты не хочешь приключения? — спросил доктор Гордон.

— Наверное, хочу.

Дьюи сомневалась. Ей нравилось жить на Горе. Она знала, где что находится и когда в столовой накрывают к обеду. Никаких сюрпризов. Хватит с неё сюрпризов.

Но доктор Гордон, казалось, ждал ответа. Дьюи аккуратно положила на место закладку и закрыла книгу.

— Пойду, соберу вещи, — сказала она.

Утром миссис Гордон встала рано и нарезала целую гору сандвичей с ветчиной и сыром, которые завернула в вощёную бумагу. Корзину с провизией и бумажные пакеты она сложила в большой чёрный «Форд», и сразу после одиннадцати, показав пропуска охране возле восточных ворот, они выехали на длинную извилистую дорогу, которая вела на несколько тысяч футов вниз, к шоссе. Они спускались, а температура всё росла.

Дьюи и Сьюз сидели сзади, их разделяло около фута чёрной саржевой обивки. На коленях у Сьюз лежала развёрнутая дорожная карта. Лос-Аламоса на ней, разумеется, не было, но тонкая голубая линия ручейком бежала со Столовой горы через Певаки [123] . Когда в Санта-Фе она слилась с более толстой красной линией, шоссе 285, доктор Гордон повернул направо, и они поехали на юг.

Дьюи смотрела в окно. Нью-Мексико она видела единственный раз, когда они с папой два года назад приехали на Гору, да и то ночью. Ей представлялось, что их Гора окружена другими такими же, только побольше. Но земля за окном оказалась плоской и бесконечной, пересечённой скалистыми коричневыми каньонами с одной стороны и сизо-голубым горным хребтом на далёком горизонте.

Вблизи всё, мимо чего они проезжали, было коричневым. Коричневая грязь, коричневые изгороди, коричневые шары перекати-поля, коричневые стены глинобитных домов. Но вдали всё делалось голубым. Прозрачно-голубое громадное небо покрывало всё, что она видела, вплоть до самого изгиба земли у горизонта. Далёкие, подёрнутые дымкой голубые горы, островерхие или плоские, как стол, полосы голубой земли, разбегающиеся от шоссе к горизонту и сливающиеся с небом по краям. Голубая земля. Ничего подобного она раньше не видела.

У доктора Гордона были армейские талоны на бензин, и он залил полный бак, когда они пересекли шоссе 66. Проехав ещё несколько миль к югу, они остановились перекусить на берегу крохотной речушки, где ели сандвичи и запивали их оранжевым лимонадом в тени кедровых сосен. Летнее солнце светило ярко, в воздухе пахло пылью и смолой.

— Сколько нам ещё ехать? — спросила Сьюз, опуская крышки от бутылок в карман.

— Ещё часа три, может, четыре. Заночуем в городке под названием Карризозо, — сказал доктор Гордон.

Сьюз склонилась над картой, и её палец нашёл Карризозо. Это была крохотная точка и, кроме перекрёстка двух дорог, ничего интересного вблизи неё больше не наблюдалось.

Сьюз казалась озадаченной.

— Зачем мы туда едем?

— А мы не туда едем. Просто ближе переночевать негде, если, конечно, ты не хочешь спать в машине. Я нет. — Он закурил трубку, прислонился к дереву и, улыбаясь, закрыл глаза.

Дьюи никогда не видела его таким спокойным.

После ланча всё осталось, как было: земля — плоской, а горы — далёкими. Смотреть было не на что. Всё, кроме асфальта, покрывала растрескавшаяся от жары коричневая корка, на которой росли не деревья, а только приземистые кусты и низкая трава, да изредка попадались колючая юкка или кактус с плоскими листьями.

Глаза Дьюи закрылись, и она уснула, вернее, задремала под звуки ветра и колёс Когда машина замедлила ход и закачалась, переезжая через рельсы, она открыла глаза. Они были в Карризозо, смеркалось. Далёкая синева превратилась в пурпур, а небо побледнело и выглядело так, словно его разрисовали ярко-оранжевым шербетом. Машина доктора Гордона зашелестела по гравию мотеля «Перекрёсток».

Чтобы пообедать, они прошли несколько кварталов. Карризозо был просто местечком, где шоссе, ведущее с севера на юг, к Эль-Пасо, пересекалось с другим, западно-восточным, на Розуэлл. Городок состоял из бара «Белые пески», бензозаправки и пригоршни домов и магазинов, разбросанных между железнодорожными путями и единственной улицей.

За синими клетчатыми шторами кафе Дьюи видела на востоке горы.

— Утром мы пойдём в горы?

— Не-а, — ответил доктор Гордон, втыкая вилку в кусок мяса. — Нам в другую сторону.

Дьюи нахмурилась. Она не зря почти весь день заглядывала в карту через плечо Сьюз. В другом направлении не было ничего. Просто белое пятно. Белые Пески лежали чуть западнее, но почти на сто миль южнее. Если они туда едут, подумала Дьюи, то разумнее было бы остановиться в Аламогордо [124] .

— Но… — начала Дьюи, и миссис Гордон улыбнулась.

— Ты запуталась, мой маленький географ. Это потому, что места, куда мы едем, нет на карте. По крайней мере, пока.

В этом тоже было мало смысла. Но когда миссис Гордон, потеплев глазами, улыбнулась Дьюи, той показалось, что всё будет хорошо, даже если пока ничего не понятно.

Было почти совсем темно, когда миссис Гордон разбудила их утром. Доктор Гордон принёс из кафе два бумажных стаканчика с кофе, а девочкам — кока-колу, хотя было время завтрака. Неподвижный воздух уже нагрелся, вокруг стояла тишина.

Они ехали на юг, а потом ещё почти час на запад, и длинная чёрная тень от автомобиля бежала впереди в лучах восходящего солнца. Ни в окно, ни на карте смотреть было не на что. Доктор Гордон повернул влево, на безымянную грунтовку.

Тонкая проволока тянулась от столба к столбу, отделяя светло-коричневую дорогу от светло-бежевой пустыни. Красок добавляли лишь редкие всклокоченные юкки да колючие серо-зелёные шары со стебельками жёлтых цветов. За машиной тянулся такой густой шлейф пыли, что Дьюи видела, куда они едут, но ничего не могла разглядеть сзади.

Спустя полчаса они подъехали к воротам, у которых стоял военный полицейский. Похоже было, что он охраняет голую пустыню. Гордоны показали ему свои пропуска и удостоверения из Лос-Аламоса. Охранник кивнул и сделал знак проезжать, а потом закрыл за ними ворота.

Проехав ещё милю, доктор Гордон свернул на обочину и выключил двигатель. Гул постепенно стихал в недвижном горячем воздухе.

— Папа? Где мы? — спросила через мгновение Сьюз.

Похоже, что нигде. Не считая низких гор на западном горизонте, место, где они остановились, представляло собой плоскую, невыразительную пустыню, забросанную обломками какого-то строительства: досками от ящиков, обрывками проволоки и кабеля, расплющенными кусками металла.

Доктор Гордон взял её за руку.

— Это называется Тринити, — сказал он. — Здесь я работал в прошлом месяце. Давайте пройдёмся.

Они зашагали по грязи. Вокруг не было никаких растений, ни травы, ни даже юкки. Только рыжевато-бежевая, смешанная с песком грязь. Через каждые два-три ярда попадались обугленные кусты. Каждый куст торчал под одним и тем же странным углом, как будто мощный порыв ветра накренил чёрные скелетики.

Они всё шли. Скелетики исчезли, и не осталось ничего. Такой пустоты, как здесь, Дьюи не видела никогда в жизни.

Минут через пять Дьюи взглянула под ноги и увидела выжженные пятна, похожие на мелких животных, как будто чёрные трафареты птичек или полевых мышей нарисовали на твёрдой ровной земле. Дьюи посмотрела на миссис Гордон. Миссис Гордон застыла на месте.

Она стояла в нескольких шагах позади остальных и, напряжённо сжав губы, смотрела на чёрное пятно.

— Господи, — сказала она пятну. — Что мы наделали? — Она закурила «Честерфилд» и стояла почти целую минуту, прежде чем подняла взгляд на доктора Гордона. Он зашагал к ней.